Дом одиноких сердец - Страница 31

– Не очень.

– Я тоже думаю, что не очень. Но, похоже, моя оставшаяся почка решила перенять все худшие качества уже удаленной. Говорят, иногда такое случается. Вот со мной и случилось. Извините, мне кажется, она зовет вас.

– Можно, я потом зайду к вам?

– Конечно, можно. Мне будет приятно поговорить с образованным человеком. Вы ведь врач?

– Психолог.

– Тогда тем более.

Дронго вошел в палату. Шаблинская успела переодеться, причесаться, даже понадвела макияж. Воистину эта женщина вызывала уважение. Хотя здесь каждый, кто держался изо всех сил, сохраняя человеческое достоинство и выдержку, заслуживал огромного уважения.

– Входите, – пригласила она его, царственным жестом показывая на стул, стоявший перед ней, – я еще вчера знала, что вы зайдете ко мне сегодня. И оценила ваш мужской жест настоящего джентльмена. Вы ведь не врач, это правда?

– Почему вы так решили? – спросил он, присаживаясь на стул.

– Врачи страдают одним недостатком. Они, с одной стороны, лечат, а с другой – слишком профессионально относятся к своим обязанностям. Притупляется чувство боли за другого человека, чувство сострадания. Не потому, что они не способны на страдание, отнюдь. Просто они хорошо понимают наши болячки и относятся к ним с профессиональным спокойствием. Было бы нелогично, если бы каждый из них умирал вместе с нами. Это как священник, который плачет на исповеди своего прихожанина, вместо того чтобы отпустить ему грехи. Врач никогда бы не поцеловал мне руку. А вы поцеловали. Кто вы?

– Я психолог, – ответил Дронго.

– Примерно так я и подумала. С точки зрения психологии очень эффектный и впечатляющий жест. Вы сразу завоевали не только мое сердце, но и симпатии всех остальных женщин нашего хосписа. О вашем поступке уже все знают.

– Я на подобное даже не рассчитывал. Хотелось выразить вам мое восхищение.

– Не подлизывайтесь, иначе перегнете палку. Итак, вы психолог, который прибыл в наш хоспис, чтобы поговорить с больными. Хотя нас здесь называют пациентами. Пусть будут пациенты. Что вас интересует?

– Прежде всего сама обстановка в вашем учреждении. Отношения между людьми, отношения боль… пациентов с врачами, – поправился Дронго.

– Не знаю, что вам сказать. Это самый элитарный хоспис, который только может существовать в нашей стране. Здесь великолепные условия, недалеко протекает речка. Если бы среди наших мужчин были рыболовы, они не упустили бы такой момент. Но рыба, похоже, интересует их только в жареном виде. Вы видели, какой сад разбили за домом? Это творение рук супруги нашего главного врача. Прекрасно кормят, у каждого своя индивидуальная диета. Хотя мне об этом лучше не говорить. Я уже давно сижу на каких-то кашицах или кипяченой воде. Мне почти ничего нельзя есть. Даже смешно. Всю свою жизнь я сидела на диетах, пытаясь сохранить фигуру, а когда могу позволить себе все, что угодно, именно в это время мне уже ничего нельзя есть. Наверно, так и должно было случиться. Я слишком серьезно относилась к своей фигуре и не очень серьезно относилась к своему здоровью.

– Вы по-прежнему в хорошей форме.

– Не нужно. В хорошей форме сюда не попадают. Вот Казимира Желтович у нас в хорошей форме. Ей уже столько лет, что ее рак вообще не развивается, и она, возможно, переживет всех нынешних пациентов. А мой диагноз мне хорошо известен. Я только буду просить врачей не позволять никому меня видеть в тот момент, когда я потеряю сознание от боли и превращусь в мечущийся комок человеческой плоти. Главный врач обещал мне. Я хочу уйти, оставив после себя легенду, если хотите.

– Я думаю, вы уже оставили след в нашем искусстве.

– След оставила Галина Уланова. Я ведь начинала еще тогда, когда она выступала. Или Майя Плисецкая. Она старше меня, но сумела сохранить удивительную форму. И знаете, за счет чего? Мне кажется, что все эти годы ее поддерживало удивительное отношение ее мужа к ней. Такое бережное и трепетное одновременно. Мы ведь все не ангелы, но ей действительно можно позавидовать. Вы знаете, я еще никому об этом не говорила. Я ведь заканчиваю свои мемуары. Вернее, уже закончила, и теперь мне привозят рукопись по частям на последнюю правку. Я надеюсь, что смогу закончить эту работу еще до того, как меня переведут на второй этаж. Мне очень важно закончить мою книгу мемуаров. Я старалась писать ее честно. Но издавать книгу будут только после моей смерти. Я так решила…

– Наверно, будет интересная книга, – вежливо согласился Дронго.

– Давайте поговорим о том, что именно вас интересует. А то я слишком разговорилась – все о себе и о себе.

– У вас недавно умерла одна из ваших пациенток.

– Санубар Идрисова. Она умерла сегодня ночью.

– Нет, я не про нее. До нее умерла Генриетта Андреевна Боровкова.

– Ах, о ней. Действительно, выдающаяся женщина. Редкая мегера, которая умудрялась даже в хосписе портить нервы всем окружающим – от главного врача до нашего сторожа.

– Неужели все было настолько серьезно и ее так не любили?

– Боюсь, что попросту ненавидели. Она всех доставала своим несносным характером. Есть люди, которым просто противопоказано человеческое общежитие. Ее нужно было отправить на необитаемый остров, где она умудрилась бы поругаться с черепахами или рыбами.

– Такой плохой характер?

– Ужасный. Но потом она быстро отходила, переживала, страдала. Сначала обижала людей, а потом из-за этого нервничала. Есть такие странные характеры. Но умерла, как праведница, во сне. Говорят, что даже не мучилась. Ее перевели на второй этаж, хотя она чувствовала себя довольно хорошо. Но, наверно, стресс был сильным. К тому же она оставалась в палате с другой местной «достопримечательностью» – нашим Героем, Тамарой Забелло. Двум лидерам ужиться в одной палате было невозможно. Наверно, она понервничала, ее отправили наверх, а это вызвало стресс, и сердце не выдержало. Умерла во сне.