Он обвел взглядом всех собравшихся.
– Спасибо всем. Можете расходиться.
– У меня к вам только один вопрос, – неожиданно сказала Клинкевич. – Мы хотели бы знать, чем будут заниматься наши гости, прибывшие из Башкирии. Или это совсем другие люди? Может, они вообще не врачи и им нельзя находиться в стенах нашего хосписа – ведь по нашим правилам посторонних сюда пускать нельзя.
Все смотрели на главного врача.
– Светлана Тимофеевна, – ответил он, явно сдерживаясь, – пока в этом хосписе я главный врач и отвечаю за порядок во вверенном мне учреждении. Эти двое – наши гости. Они не врачи, о чем вы прекрасно знаете. Один из них психолог. Ему важно понять атмосферу в нашем хосписе, если хотите, почувствовать обстановку. Поэтому он должен переговорить не только с нашими сотрудниками, но и с пациентами. Что касается ваших опасений, то они беспочвенны, никого из чужих мы в наш хоспис не пускаем. Так что нам до сих пор неизвестно, каким образом журналистка, написавшая обо мне такую нелепую и оскорбительную статью, могла узнать о некоторых подробностях жизни в нашем хосписе. Ведь запрет существует до сих пор.
Намек был более чем прозрачный. Светлана Тимофеевна покраснела, на ее верхней губе появилась испарина. Но она сдерживалась, не решаясь, что-либо возразить.
– Всем спасибо, – снова сказал Степанцев, – Сурен Арамович, в первую очередь займитесь документами. Когда приедут родственники Идрисовой, им будет не до этих бумажек.
Все присутствующие вышли из кабинета. Дронго и Вейдеманис остались сидеть в конце стола. Степанцев посмотрел на них и невесело усмехнулся.
– Вот так каждый день, – сказал он, – каждый день. Я распорядился, чтобы вам выделили для работы кабинет нашего завхоза. А все остальное вы слышали сами.
– Да, – сказал Дронго, – я все слышал. Я начинаю думать, что Бог все-таки есть, если он решил, что в нашем мире нужна такая профессия, как ваша.
Они спутились вниз. Первой палатой, в которую решил заглянуть Дронго, была палата Шаблинской и Ярушкиной. Но перед этим он хотел увидеть журнал завхоза.
Евсеев оказался могучим человеком без шеи, с длинными, чуть ли не до колен, руками. Раньше он профессионально занимался борьбой. Завхоз открыл дверь в свой кабинет и достал журнал для посетителей. Показал соответствующие записи.
– Вас интересуют все посетители за последнее время или только прибывшие в какой-то конкретный день? – спросил Евсеев.
– Только в тот день, когда умерла Боровкова, – ответил Дронго. – Но я бы вообще хотел посмотреть ваш журнал.
– Конечно, – согласился Евсеев, – можете посмотреть. Вот записи за тот день. У нас тогда было только три посетителя. Приезжал Георгий Берулава, водитель мужа внучки Кристины Желтович. Утром приезжал Игорь Витицкий, двоюродный брат Витицкой, который забрал ее в город с разрешения главного врача и потом привез обратно. И в четвертом часу вечера приезжал родственник Шаблинской, сын ее двоюродной сестры. Он привез какие-то документы. Вот, собственно, и все. Мы не регистрируем здесь водителей, которые имеют право въезжать на территорию хосписа. Тех, кто приезжает за нашими сотрудниками. Только одна машина обычно заезжает к нам на территорию, это машина супруга Светланы Тимофеевны. Но он никуда не отлучается, даже не выходит из салона, словно боится заразиться. И выходит только для того, чтобы открыть дверь Светлане Тимофеевне. Больше никого не бывает.
– Спасибо, – кивнул Дронго. – Когда у вас обед?
– В час дня. Куда вы хотите пойти? Федор Николаевич приказал мне сопровождать вас и помогать.
– Сначала в палату к Шаблинской.
– Она сейчас одна, – взглянул на часы Евсеев, – Ярушкина на процедуре. Вернется минут через сорок.
– Очень хорошо, – кивнул Дронго, – я как раз собирался навестить вашу бывшую приму, когда она будет одна.
Вместе с Эдгаром они вышли из кабинета завхоза. Тот показал им на палату Шаблинской и Ярушкиной. Дронго обернулся к своему другу:
– Будет лучше, если я пойду один. И вам со мной не нужно ходить, – попросил он завхоза.
Постучавшись, он дождался разрешения и вошел в палату. Шаблинская лежала на кровати. Увидев незнакомца в белом халате, она сразу поднялась.
– Извините, но я думала, что это наш врач, – сказала она, – я должна причесаться и привести себя в порядок.
– В таком случае я выйду и подожду за дверью, – предложил Дронго.
– Обожаю понимающих мужчин, – улыбнулась Шаблинская.
Он снова вышел в коридор. Увидел проходившего мимо Мишенина. Тот был чисто выбрит и в спортивном костюме. Его вообще можно было принять за отдыхающего бизнесмена, если бы не тяжелые мешки под глазами, указывающие на болезнь почек. У него были светлые глаза и густые волосы – красивая шевелюра, на которой болезнь пока не сказывалась. Увидев Дронго, он понимающе улыбнулся.
– Она, наверно, выставила вас за дверь, чтобы причесаться, все-таки она молодец. Даже в своем возрасте держит форму.
– Именно так она и сказала, – ответил Дронго. – А вы видели ее выступление на сцене?
– Нет, – вздохнул Мишенин, – никогда не видел, но слышал. Говорят, что она всегда была примером элегантности и вкуса. Впрочем, она и здесь осталась такой. Можно только восхищаться женщиной, которая так мужественно держится.
– Я слышал, что вашего соседа переводят на второй этаж, – сказал Дронго.
– Очень жаль. Он хороший парень. Так обидно, когда это случается с молодыми людьми…
– Мне кажется, что вообще обидно, когда человек болеет.
– Да, – невесело согласился Мишенин, – вы правы. Но в моем положении можно хотя бы утешить себя, что средний возраст мужчин в нашей стране как раз пятьдесят девять лет. Вот мне недавно пятьдесят девять и исполнилось. Значит, я попадаю в статистическую закономерность. Смешно?