Дом одиноких сердец - Страница 57

Третьей машиной, которая въехала через ворота, было обычное городское такси. Водителю оплатили дорогу в оба конца. Рядом с водителем сидел молодой человек, удивительно похожий на своего отца. Он вылез из салона автомобиля и растерянно остановился, глядя на поднимающегося со скамейки отца. Угрюмов не поверил своим глазам. Это был его семнадцатилетний сын. Сын, которого он не видел уже несколько лет, с матерью которого они расстались и не поддерживали никаких контактов. Сын, о встрече с которым он даже не мечтал, не имел права мечтать. Молодой человек оглянулся по сторонам еще раз.

– Чего стоишь, – весело крикнул водитель, – разве не видишь, как ты на него похож?

Угрюмов сделал несколько шагов по направлению к сыну. И неожиданно как-то глухо зарычал. Он не крикнул, а именно зарычал, чуть пошатнувшись, с трудом сохраняя равновесие. Кто-то из врачей хотел прийти ему на помощь, но Степанцев не разрешил, останавливая этот порыв. Они смотрели на мальчика. Важно было, чтобы сын сам подошел к отцу. Мальчик все еще смотрел на отца. Угрюмов снова пошатнулся, и тогда сын бросился к нему. Нужно было видеть, как отец обнимал его. Нужно было увидеть эту сцену, чтобы понять, как нуждался в этом мгновении обреченный на смерть отец. Когда мужчины беззвучно плачут, это самое страшное. Угрюмов плакал, не стесняясь своих слез. Но не беззвучно. Он рычал от волнения, от нахлынувших на него чувств.

Дронго пришлось долго искать семью Арсения Угрюмова, которая проживала в Новгороде. Мать даже не хотела слышать о своем непутевом муже, с которым она разошлась больше шести лет назад. Его увлечение «зеленым змием» было настолько разрушительным, что она, не задумываясь, подала на развод. И за все эти годы она не разрешала ему видеться с сыном, считая, что он загубил ее жизнь. Впрочем, это не мешало ей исправно получать алименты от своего бывшего супруга на содержание ребенка. А его письма она просто выбрасывала. Дронго в течение нескольких часов рассказывал ей о той страшной болезни, которой болен отец мальчика, и как ему важно будет перед смертью увидеть своего сына и обрести его прощение. Та была непреклонна. Но сын, находившийся в соседней комнате, слышал большую часть разговора. И он сам принял решение. Он решил приехать и увидеть своего отца, возможно, в последний раз.

Следом въехал белый «Мерседес». Из него неспешно вылезли вице-губернатор и его молодая жена. Они прошли к Казимире Станиславовне, сразу уводя ее в здание хосписа. Очевидно, им было о чем поговорить. Было заметно, как волнуется вице-губернатор. Но еще сильнее волновалась его супруга, которая смотрела по сторонам и нервно дергалась, словно опасаясь, что подхватит заразу в этом опасном месте. Она была в длинном плаще, кутаясь в который искоса наблюдала за всеми пациентами и врачами, не находя в них ничего ужасного или отвратительного.

Появился еще один «Мерседес». Дверца открылась, и из него вышел… Нет, подобные чудеса бывают только в сказках. Никто не мог поверить своим глазам. Из машины вышел всемирно известный дирижер, руководитель театра, в котором столько лет блистала Марина Шаблинская. В руках у него был огромный букет цветов.

Никто не должен был знать, что еще десять дней назад Дронго лично побывал на приеме у прославленного маэстро, убедив его приехать в хоспис и навестить бывшую приму своего театра. Дирижер был очень занятой человек, его расписание было известно на многие месяцы вперед. Но он понял, почему странный гость так настойчиво просит об этом одолжении. Талантливые люди умеют чувствовать невидимую грань между жизнью и смертью, между бытием и небытием, между Добром и Злом. И он пообещал приехать, отложив все свои дела. Теперь он подходил к Шаблинской с огромным букетом красных роз, и она впервые в жизни чувствовала смущение, как девочка, впервые пришедшая на свидание. Шаблинская оглянулась, не скрывая своих слез.

– Это ко мне, – сказала она всем окружающим ее людям, как будто кто-то сомневался в этом.

Маэстро протянул ей букет цветов, и это был самый лучший миг в ее жизни за последние годы.

Последней машиной, которая въехала через ворота, был синий «Пежо», набитый пассажирами. Машина остановилась, и из нее выскочили три девушки, удивительно красивые и похожие друг на друга, их рано поседевший, немного сутулый отец и молодой человек, очевидно, жених старшей из девушек. Они подошли к зданию хосписа. Из окна своей палаты на них во все глаза смотрела Антонина Кравчук. Она не вышла бы из этого здания ни за что на свете. Она радовалась за других, даже не подозревая, что именно ждет ее в это воскресенье. Но она увидела их всех. Увидела всех своих девочек, увидела своего супруга, увидела жениха своей старшей дочери. Она не плакала, она стояла у окна, словно окаменев, и смотрела на всех пятерых, стоящих под окнами хосписа. Витицкая, увидев девочек и поняв, к кому они приехали, оставила съемочную группу и бросилась обратно в здание. Она вбежала в палату с криком:

– Они приехали!

– Вижу, – сказала Антонина, все еще не в силах оторвать взгляд от своих девочек.

– Выйди к ним, – тихо попросила Витицкая, – ты должна сегодня к ним выйти.

– Нет, – ответила ее соседка, все еще не оборачиваясь к ней, словно боясь, что эта чудесная картинка исчезнет, если она повернется, – нет. Они не должны меня видеть в таком виде.

Две младшие дочери махали руками, даже не зная, из какого окна за ними следит мать. Муж посмотрел на девочек и улыбнулся. И тоже поднял руку.

– Выйди к ним, – истерически закричала Витицкая, – прямо сейчас! Немедленно! Это не тебе нужно, дуре, а им. Ты понимаешь, что это им нужно?!