Дом одиноких сердец - Страница 2

Дронго снова смотрел в окно.

– Если тебе неинтересно, я не буду говорить, – заметил Вейдеманис, – но учти…

– Эдгар, – перебил его Дронго, – твой западный рационализм начинает меня серьезно тревожить. Посмотри, во что мы превращаемся. Мы ведь с тобой профессионалы и понимаем, что сын Архипова наверняка хранил этот кокаин и дело действительно безнадежное. Тем более если экспертиза установила, что он наркоман со стажем. Но его отец богатый, очень богатый человек, и мы готовы с ним встретиться, чтобы взяться за это бесперспективное дело. Зачем? Для чего? Только для того, чтобы получить деньги у несчастного отца, занятого наживой больше, чем воспитанием собственного сына? Что с нами происходит? Где остались наши принципы, Эдгар?

– В той стране, которой уже нет, – мрачно ответил Вейдеманис. – Если ты еще не забыл, в Латвии я до сих пор нежелательный гость, ведь я был офицером Комитета государственной безопасности. Они не делают разницы между разведкой, в которой я служил, и контрразведкой, которая занималась диссидентами…

– Ими занималось Пятое управление, – добродушно поправил его Дронго.

– Им все равно. Сейчас другие времена. Кажется, ты любишь цитировать Лоуэлла, который говорил, что не меняются только «дураки и покойники». Я не хочу быть ни тем, ни другим.

– Там есть продолжение фразы: «…и немногие порядочные люди…

– …которых с каждым днем становится все меньше и меньше», – закончил фразу Вейдеманис. – Я тебе так скажу. Ты у нас главный мозг. Мы с Кружковым только твои помощники…

– Напарники…

– Помощники, которые готовы выполнять свои поручения. Как ты решишь, так и будет. Если считаешь, что не нужно встречаться с Архиповым, значит, пошлем его к черту. Если считаешь, что лучше встретиться с этим врачом из хосписа, давай встретимся с ним. В конце концов, ты уже заработал столько денег для всех нас, что имеешь право решать, с кем тебе встречаться или не встречаться.

– Будем считать, что во мне проснулась честь профессионала, – пробормотал Дронго. – Я думаю, будет правильно, если мы сообщим Архипову, что я еще не прилетел. В конце концов, он хватается за нас как за последний шанс помочь своему сыну. А пользоваться такой возможностью, чтобы получить у него деньги даже на эту поездку, мне кажется непорядочным. Помнишь у Окуджавы: «Чувство собственного достоинства – удивительный элемент. Нарабатывается годами, а теряется в момент».

– Столько лет тебя знаю и каждый раз удивляюсь, – усмехнулся Вейдеманис. – Кто в наше время говорит о чести, собственном достоинстве или вообще употребляет такое слово, как «порядочность». Кому это интересно? Ты рискуешь остаться последним романтиком среди детективов. Тебя уже давно нужно сдать в музей и показывать как удивительный раритет.

– Без лести, – погрозил ему пальцем Дронго. – Еще одно слово – и я соглашусь встретиться с Архиповым. В конце концов, он тоже несчастный человек, которому нужно помочь. Но помочь ему должны не детективы и не частные эксперты, а профессиональные адвокаты. Пусть пригласит опытных юристов из США или Франции.

– Адвокат из Америки обойдется ему в несколько миллионов долларов, – меланхолично заметил Вейдеманис, – твои услуги были бы дешевле.

– Пусть не экономит. Посоветуй ему сделать это немедленно. Речь идет о судьбе его сына. А мы с тобой встретимся с главным врачом этого хосписа. Ты знаешь, что такое «хоспис»?

– Примерно представляю. Когда у меня обнаружили онкологическое заболевание, я был уверен, что закончу свои дни именно в таком заведении. У моей семьи не было тогда денег даже на лечение меня от ангины. Если бы ты тогда не спас меня…

– Второе предупреждение. Ты приехал за мной в аэропорт, чтобы всю дорогу вспоминать о моем величии? Давай навсегда закроем эту тему. Ты спас себя сам. И сам сумел выжить вопреки всему, вопреки прогнозам врачей. Ну, и удачная операция, которую тебе сделали, она прежде всего сыграла свою роль. Поэтому благодари врачей, а не меня. А хоспис – действительно страшная штука, даже думать об этом учреждении страшно. Место, где доживают свои дни безнадежно больные люди. Можно придумывать массу всяких удобных выражений, но это именно такое заведение. И любой врач, который там работает, почти герой, а пациенты должны иметь своеобразное мужество. Ведь все мы так или иначе приговорены к смерти. Только у некоторых есть отсрочка в двадцать, тридцать, пятьдесят, даже девяносто лет. А у некоторых срок исчисляется днями или неделями. Вот и вся разница.

– Ты вернулся каким-то странным, – заметил Вейдеманис. – Что-нибудь случилось?

– Нет. Просто с годами я начинаю задумываться и о смысле нашего существования, и о бренности наших усилий. Столько лет занимаюсь поисками всякого рода мерзавцев и проходимцев и каждый раз удивляюсь, что их количество растет пропорционально росту человечества. Как будто есть некий заданный процент отрицательных персонажей, который не меняется. И не зависит ни от развития технологий, ни от расцвета науки. Как процент красивых женщин, гениев или кретинов, так и процент мерзавцев. Пропорции остаются одинаковыми. Может, в этом заложен какой-то смысл? Некая стабилизирующая цивилизацию форма отношений? Как в живой природе, где есть хищники и есть жертвы. Кажется, хищников даже иногда называют «санитарами природы» – они уничтожают слабых и больных. Может, и в нашем обществе действуют те же законы? Только там природа сама выступает в роли регулятора, а здесь получается, что мы с тобой невольно выступаем некими «регуляторами» цивилизации?